Как известно, большинство изменений в демократических странах происходят медленно просто потому, что каждому, кто находится в такой стране, предлагается несколько вариантов действий в связи с этими изменениями, и соответственно – дается время для того, чтобы сделать этот выбор и предпринять необходимые действия, для реагирования на изменения. В диктатуре все просто. Там вполне могут ввести какую-то норму, которая имеет обратную силу и поставить любого перед минимальным выбором: либо делаешь, как тебе приказали, либо садишься в тюрьму или становишься к стенке.
Латвия сейчас демонстрирует то, как все происходит в нормальной стране. После начала широкомасштабной агрессии федерации в Украину, там переосмыслили роль россиян, которые живут на их территории, и осознали опасность, которую представляет эта публика для независимости страны. Скажем так, там наконец поняли, что «прутин введи» это не просто мем, но триггер, который запускает механизм реальной агрессии. Поэтому там сделали ревизию публики, которая находится на их территории, и пришли к выводу о том, что еще с совковых времен там сформировалась довольно устойчивая масса русскомирцев, которые не пожелали принимать латышское гражданство, а вместо этого – получили паспорта с двуглавой курицей.
При этом, жить они все равно остались в Латвии, оформив соответствующий вид на жительство, но никак не желая интегрироваться в общество. Это сейчас понятно, что они образовали ядро ждунов, которые надеялись на то, что рано или поздно, империя вернется и тогда-то они покажут местным, кто тут хозяин. Здесь нет ничего нового, поскольку ровно тоже самое было в 1940 году, когда пролетарии взялись за массовые зачистки, сразу после оккупации Балтии. Правда, буквально через год многие из них пожалели о том, что так рьяно зачищали «националистов». Им пришлось бежать вместе с отступающими красными армейцами и не всегда у них это получалось удачно.
Я уже приводил этот эпизод, но здесь его уместно вспомнить еще раз. Во время срочной службы в совковой армии наше подразделение развернулось в лесу, недалеко от города Каунас, в Литве, и стояли там с неделю. За это время мне удалось навести контакты с жителями близлежащего хутора, поскольку к тому времени умел выдавать бытовые фразы на литовском, что очень ценилось местными жителями. А после того, как они понимали, что я из Украины, то и вовсе становились дружелюбными, поскольку считали, что Украина, как и Литва, находится в оккупации и что однажды этому будет положен предел.
В общем, там случилась неприятная история с нашими воинами, которые потянули курей на этом хуторе и мне, вместе с прапорщиком, тоже уроженцем Украины, пришлось заминать конфликт, что в конце концов не просто удалось сделать, но мы даже обменялись с местными чем-то вроде подарков. Мы им отдали два или три химкомплекта, которые там очень ценились рыбаками, а в ответ нас угостили всякими вкусностями. Если кто в курсе, литовская кухня это – что-то.
Так вот, уже вечером мы сидели у костра и что-то там пекли на углях и с нами был старик с хутора. Разговорились о жизни и я его спросил, когда им жилось лучше, при независимости или сейчас. Старик помялся, а потом ответил, что лучше всего было при немцах. Ответ был удивительным и потому пришлось уточнить, в чем же было преимущество этого периода. Старик пояснил, что немцы относились к местным очень корректно и оккупационные власти не взымали с них никаких налогов. Плюс к тому, все то, что они выращивали и производили на ферме, немцы покупали по достойной цене. А в ответ, они могли ездить по Европе вообще без проблем и в частности – к своим родственникам где-то в Австрии.
(Окончание следует)
Жена с Западной Украины. Как то рассказала, что ее дед, которого я помню, но я его не понимал, потому что он разговаривал на каком то местном диалекте сплош состоявшего из польский, немецкий слов – как то сказал, что лучше все было при “першіх німцях”(1914 года), при “других німцях”(1941-) было немного хуже.
уМій батько був переконаним комуністом все життя. Проте розповідав про часи окупації. Події відбувалися в Тальнівському районі Черкаської обл (на той час то була Київська). В 1941р селяни, що залишились (жінки, старі та діти) самотужки зібрали врожай, щось лишили на посів а іше розвезли по хатах в залежності від кількості ртів. В 1942му старосту (голова колгоспу, інвалід) викликали в район та, спираючись на очікуваний врожай, запропонували частку зібраного продати за нормальною ціною. Так у людей з’явилися гроші та можливість щось придбати а не займатись натуральним обміном.