За два года и полтора месяца широкомасштабных боевых действий стали вырисовываться очертания войны 21-го века и как становится понятно, никто особенно не погружался в теорию новой масштабной войны именно до этого момента. В самом деле, оглядываясь на весь период, после Второй Мировой войны, пожалуй, только вьетнамская война США дала какое-то общее представление о том, как все может выглядеть в случае большой войны, но не в полном объеме, поскольку большая часть тактики Вьетконга базировалась на партизанских методах боевых действий. Это немного не то, что может быть в широкомасштабной войне высокой интенсивности.
Войну в Ираке тоже нельзя брать за ориентир, поскольку сам Ирак не был готов вести длительную широкомасштабную войну с однозначно более сильным противником. Он не дошел до той стадии, когда его вооруженные силы стали адаптироваться к условиям реальных боевых действий с противником, имеющим намного большие ресурсы. Почти десятилетняя война с Ираном имела явно другой характер и будущую войну в Багдаде видели как несколько укрупненную версию прошлой войны.
Первая война в Заливе носила ограниченный характер и коалиционные войска остановились сразу после выхода войск Саддама из Кувейта. Поэтому особых выводов сделано не было. Как результат – полный разгром через 11 лет уже во время второй войны в Заливе. То есть, опыт, полученный в ходе войны с Ираном, сыграл злую шутку с иракской армией, которая готовилась примерно к такой войне, но получила другую. Как это не удивительно, но события 11 сентября 2001 года, ставшие поводом для второй войны в Заливе, сыграли злую шутку с американской армией и армиями союзников.
Дело в том, что военная мысль пошла в сторону от возможности крупных войн с адекватным по мощи противником, и двинулась в направлении борьбы с терроризмом. А сам формат таких боевых действий отталкивается от того, что противник будет вести очаговую, партизанскую войну, не имея ПВО, артиллерии, бронетехники, флота и всего того, что имеет регулярная армия. Отсюда и все изменения, которые произошли за более чем 20 лет, как с тактикой действия подразделений, так и с теми системами вооружений, которые заказывали военные.
На самом деле, это стало драмой и частичным вырождением вооруженных сил, поскольку они стали готовиться не к войне, а к антитеррористическим операциям, что в общем, не свойственно вооруженным силам. Понятно, что в таком формате, боевые действия ведутся в гуще мирного населения, поскольку противник намеренно в нем растворяется и потому приоритетом стало обнаружение, идентификация и высокоточное поражение противника так, чтобы минимизировать сопутствующий ущерб.
На вооружение стали принимать средства, обладающие минимальной разрушительной силой и даже были созданы ракеты без взрывчатки внутри, а с металлическими режущими элементами, которые выдвигаются из корпуса. В общем, пошел тренд создания умного и высокоточного оружия, которое поражает только конкретную цель и никого более. Конечно же, такие задачи, поставленные пред промышленностью, двинули инженерную мысль в направлении обеспечения крайне высокой точности, что само по себе и неплохо, но тут возник вопрос, который долгое время оставался незамеченным, а именно – соотношение стоимости боеприпаса и его эффективности. И тут-то и возникли аберрации, вызванные креном в антитеррор.
(Окончание следует)