Если кто-то забыл детали недавней истории, то в двух словах напомню о том, как выглядела каденция экс-президента и нынешнего претендента на пост президента США Дональда Трампа. Условно его срок можно разбить на две, почти равные части. Первую часть его правления можно условно назвать теоретической, поскольку он искал ответ на вопрос, который его волновал тогда больше всего, хотя и не был произнесен именно Трампом. Но на самом деле, был сформулирован задолго до его каденции, еще в те времена, когда он приезжал в москву – столицу агонизирующего совка.
Формально цель его визита была обозначена как разведка местности для постройки гостиницы, а на самом деле, он знал от близких товарищей о том, что в этом городе представляют услуги совершенно любого характера и за ними не нужно ехать в Таиланд или куда-то еще. Причем, стоимость этих услуг – смехотворна. На те деньги, что надо потратить за услугу на известном тайском курорте и тем более – в США, тут можно было взять взвод или даже роту таких услуг, на любой вкус. Как водится, такие заезжие «туристы» тут же доставлялись в определенные номера, определенных отелей, как говорил групенфюрер Мюллер: «Под камеры Шеленберга».
Именно там и в те времена по телеку показывали мультфильм, где один из пластилиновых героев и сформулировал суть вопроса, на который условно отвечал уже президент Дональд Трамп, а именно: «А кто тут, к примеру в цари крайний?» И как в мультике, не дождавшись вразумительного ответа от окружающих, дал ответ сам: «Никого? Так я первый буду!»
Условно этот ответ прозвучал после расследования спецпрокурора Мюллера – составной части процедуры импичмента. Между прочим, группа Мюллера должна была как раз и дать ответ на вопрос, что делал Трамп в москве еще в конце 80-х и почему у него к прутину такая невыносимая любовь оказалась. И вот когда на вопрос о том, нарыла ли группа что-то на Трампа, Мюллер ответил, что нарыть-то нарыла, но обвинений предъявить он не может из-за президентского иммунитета, началась вторая часть каденции Трампа, в которой он как раз и планировал заделаться царем.
Именно в это время он стал рассказывать о том, что ему нравится прутин, а он сам – нравится прутину, поздравлять Си Цзиньпина с внедрением института вечного правления и обещать перенять китайский опыт в этом плане, для американских реалий. Тут Донни опередил Арахнофобию, которая тоже рассказывала о том, что китайский опыт вкусный как халва и что его надо бы перенять. В обоих случаях выражение «китайский опыт» подразумевало сворачивание и полный отказ от демократических принципов как ненужной, обременительной и угрожающей собственной власти, системы.
Очевидно, что и в первом, и во втором случае, такие стремления возникли в абсолютно идентичных условиях. Пациенты получили власть на основании демократических процедур и очень быстро сообразили, что те же самые демократические процедуры могут и скорее всего – передадут ее в другие руки, а значит – отнимут у них. А ведь они только так удобно устроились и уверовали в свою безнаказанность и вседозволенность, с очень слабо обозначенной границей перехода к произволу.
(Окончание следует)